Было 2:30 утра, 24 февраля, когда Максим Малюта наконец-то уснул. В тот вечер он спорил со своими одногруппниками по колледжу, которые не принимали всерьез предупреждений о российском вторжении в Украину и считали их «западной медийной паникой». Но Максим настаивал, что нет, все признаки налицо – Владимир Путин накапливал войска для проведения массированной военной операции.
Максиму удалось поспать около двух часов, когда зазвонил телефон. Это звонил его двоюродный брат, чтобы сообщить ему, что российские ракеты падали на многие украинские города. Максим подключился к сети и увидел видео ракет, взрывающихся в Харькове, втором по величине городе Украины. Потом он пошел в комнату родителей и разбудил их с новостью о том, что Путин напал на их страну.
Когда Максим пошел в ванную, чтобы умыться, шок наконец-то настиг его, и он задрожал. Вероятность российского вторжения поселилась в его сознании с 10 лет, когда в 2014 году Россия аннексировала Крым. И все равно, когда это случилось на самом деле, все выглядело нереальным, «как кошмар, наконец превратившийся в реальность».
Малютам, в сущности, повезло, поскольку они были за полконтинента от своего дома в Киеве.
Руслан, отец Максима, сотрудничает с международными евангельскими миссиями, и когда кто-то из другой страны спрашивал о его мнении относительно того, возможна ли война, Руслан отвечал: «Война возможна, но маловероятна». Но в середине января Руслан молился во время прогулки, и у него возник вопрос, не нужно ли ему, отцу пятерых детей, на всякий случай подготовить план эвакуации. Он связался со своим другом, у которого в горах Швейцарии есть шале. И этот друг предложил семье Руслана свое шале в качестве временного убежища, но при этом сказал: «На твоем месте я бы уехал пораньше».
До этого идея выезда из Украины была гипотетической. Но Руслан с женой Аней молились, и у них возникло настойчивое ощущение, что ждать нельзя. Нужно было ехать как можно скорее.
Следующие несколько дней Малюты складывали багаж в свой микроавтобус, и вскоре со смешанными чувствами они уже ехали в сторону Швейцарии. Руслан не знал, чего ожидать, они могли вернуться домой через месяц, а могли и не вернуться вовсе. Аня думала, что они вернутся в течение двух недель.
Максим, их старший сын 18 лет, был настроен более пессимистично. Он боялся, что война может начаться в любой момент и что бомбы начнут падать еще до того, как они покинут страну. Когда они пересекли украинско-венгерскую границу, он почувствовал сначала облегчение, а потом тоску: «У меня было стойкое ощущение, что мы еще долго не вернемся домой».
фотография Джоэла Кэриллета для Christianity TodayЧерез месяц, к моменту, когда началось вторжение, Малюты были в южной Франции, куда они временно переместились, арендовав квартиру по Airbnb, поскольку шале на это время было сдано клиентам. Можно сказать, что у них получился мини-отпуск на море, они ходили в горы и гуляли по пляжу. Но известия о войне в 3000 км налетели подобно грозовой туче, и перед ними померкла красота и тепло французского побережья.
Теперь Руслан и Максим долгие часы поводили в своих телефонах и смотрели, как их страна превращается в руины. Было ощущение какого-то абсурда. Руслан узнал здание, разрушенное ракетой – оно находилось в нескольких минутах ходьбы от роддома, в котором родились все его пятеро сыновей. Ему позвонил друг и сказал, что он покидает Киев с женой и сыном и что он понятия не имеет, куда ему направиться. Когда возле дома загромыхал мусоровоз, Руслан даже подпрыгнул от страха.
И когда они всей семьей наконец-то вышли прогуляться, чтобы отдохнуть от новостей, Руслан смотрел на радостных людей не пляже и ничего не понимал, ему казалось, что он смотрит на жизнь через экран телевизора: «Было совершенно ясно, что жизнь больше не будет прежней».
Практически для всех украинцев 24 февраля разрезало время на две эпохи: до и после. Руслану и Максиму несколько недель, прошедших с тех пор, казались одним бесконечным кошмарным днем. Теперь им предстояло принять решение: как им реагировать? Кем они должны стать в этой новой эпохе?
Руслан вспомнил о Викторе Франкле, психиатре, пережившем Холокост, который в свое время обратил внимание, что те, кто нашел смысл и цель, смогли пережить ужасы концлагерей, в то время как люди, цеплявшиеся за нереалистичный оптимизм, и те, кто опустил руки, были обречены.
«Мы живем во времена больших перемен, – сказал Руслан. – Мы не знаем, что будет дальше, но должны быть готовыми в смысле наших отношений с Богом, наших приоритетов и самых фундаментальных вещей – мы должны знать, что это за вещи, и что означает быть готовым к тому, что нас ждет впереди».
Никто никогда не готов к войне, даже те, кто к ней готовится.
На бумаге Юлия Саченко была готова более других. Она возглавляет украинское отделение A21, международной организации, борющейся с торговлей людьми. Поскольку Саченко и ее коллеги работают в международной организации, отдел безопасности A21 высказывал опасения, что если Россия оккупирует Украину, то Саченко и другие будут приняты за шпионов. Организация рекомендовала команде Саченко вместе с мужьями, женами и детьми переехать из Киева в дом, расположенный в сельской местности в 40 км от столицы.
12 февраля весь персонал переехал в этот дом, организация стала работать там, будущее было неясным. Казалось, ничего не происходит, и все стали проявлять нетерпеливость и хотели домой. Саченко убедила их подождать до 25 февраля. А 24-го российские войска вошли в Украину.
Семья Саченко в спешке складывала сумки. У них было два чемодана – один с одеждой для нее и детей, другой с рабочими документами. Муж помог отнести их двоих мальчиков, четырех и шести лет, в ее Фольксваген Тигуан. Они посмотрели в небо, на пролетевшие над головой ракеты. Попрощались. Они договорились заранее, что если что-то произойдет, то муж Саченко, пастор одной из киевских церквей, останется с церковью, а она с детьми поедет в Польшу.
фотография Джоэла Кэриллета для Christianity TodayВ разговоре с мальчиками Саченко пыталась сделать вид, что они отправляются в путешествие. Но слезы мешали ей смотреть на дорогу. Коллега, ехавшая с ними, еще и еще читала 90-й псалом: «…Говорит Господу: "прибежище мое и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю!"».
Более 6 миллионов беженцев покинули Украину, а еще 7 миллионов стали внутренне перемещенными лицами – около четверти от всего населения страны; это такой масштаб человеческих страданий и насильственного перемещения, который, согласно заявлению ООН, «намного превосходит самые неблагоприятные прогнозы».
Саченко стала одной из 3 миллионов беженцев, выехавших в Польшу, страну с 38-миллионным населением, в которой украинские беженцы могут получить разрешение на работу, бесплатное медицинское обслуживание, школьное образование и социальные выплаты для семей с детьми. Подавляющее большинство беженцев – это женщины с детьми, у которых нет работы и никакого имущества, зато есть психологические травмы. Большинство говорят, что они планируют вернуться домой. Но даже если бы война закончилась прямо сегодня, некоторым для возвращения понадобятся месяцы или даже годы, поскольку Украине еще только предстоит восстанавливать экономику и инфраструктуру, а также обезвредить все мины, разбросанные по земле подобно конфетти.
И даже когда кажется, что военные действия затихают – как это было в апреле, когда российские войска отступили из северных регионов, чтобы сосредоточить свои действия на юге и на востоке, многие беженцы говорят, что они чувствуют себя в каком-то подвешенном состоянии. Они не знают, когда будет безопасно возвратиться и что делать сейчас.
Саченко была в дороге, когда она внезапно поняла, чем она будет заниматься в изгнании.
Чтобы пересечь границу на переходе Грушев-Будомеж, ей с коллегами понадобилось два дня и две ночи. Очередь из автомобилей растянулась на двадцать с лишним километров. Саченко подсчитала, что они двигались со скоростью 1,5 метра в час. Дети на заднем сиденье то дремали, то просыпались, а ей приходилось щипать себя, чтобы не уснуть. В туалет приходилось ходить за кусты, от которых доносился запах человеческих экскрементов, а питались они печеньем и шоколадом, пока один местный мужчина не предложил им горячий борщ, чай и сваренные вкрутую яйца.
На пункте пропуска были огромные и хаотичные толпы людей с чемоданами и рюкзаками, в основном женщин с детьми. Люди напирали друг на друга, дети шмыгали носами и плакали, мужья и отцы обнимали на прощание свои семьи, поскольку пограничники разворачивали обратно мужчин, которым в силу призывного возраста не разрешается покидать страну на случай, если понадобится защищать страну.
Саченко видела множество совершенно незнакомых людей, которые предлагали поездки по всей Европе. Имея более чем 10-летний опыт работы в сфере противодействия торговле людьми, Саченко пыталась отыскать признаки риска. Большинство из этих незнакомых людей делали это по своей доброте и из сочувствия, но сколько из них были хищниками, пытающимися поживиться за счет доведенных до отчаяния и уязвимых жертв войны, готовых принять любою помощь?
И здесь Саченко увидела критическую потребность, которую они со своими коллегами могли бы восполнить. Они с коллегами говорили по-украински, они понимали образ мышления беженцев, поскольку и сами были беженцами. И вот они здесь, въезжают в страну, принимающую больше украинских беженцев, чем любая другая страна.
Когда они, наконец, пересекли границу, в Польше их встретил вовсе не незнакомец. Пастор церкви Зоу в Варшаве ждал их на границе уже два дня, а на улице был мороз. К тому времени, когда Саченко с коллегами приехали в Варшаву, церковь Зоу забронировала для них гостиницу и уже подбирала квартиру.
Как раз во время пересечения границы дочери одной из коллег Саченко исполнилось восемь лет, а сыну самой Саченко – семь, поэтому семья пастора приготовила торт, подарки и шоколадные яйца для детей – небольшой знак внимания, который очень тепло отозвался в сердцах, как детей, так и взрослых.
Но Саченко уже думала об уязвимых беженцах, у которых не было никого, кто бы их мог встретить. Она решила остаться в Польше, по крайней мере, на полгода, чтобы заняться помощью беженцам.
«Не думаю, что Бог привел нас в Польшу случайно, – сказала Савченко своим коллегам. – Мы здесь для такого времени».
У них была работа.
«Для такого времени».
Я часто слышала эту фразу, когда собирала материалы. Война – дело, возможно, бессмысленное, но то, как на нее реагируют христиане, имеет глубокие, непреложные последствия. «Церковь всегда учила: "Любите Бога, любите людей", – сказал Чеслав Кусмидер, пастор из Пшемысля, Польша, чья община работает круглосуточно и принимает более 40 беженцев за ночь. – И вот теперь Бог говорит: "Я хочу убедиться в той любви, которую, по вашим словам, вы имеете ко Мне и к людям". И теперь мы не просто учим так поступать – мы так поступаем».
Польские пасторы говорят, что они не знают ни одной церкви в Польше, которая бы так или иначе не помогала бы украинцам. Во многих городах церкви первыми отреагировали на эти события. Они забирали беженцев у границы, кормили, одевали и размещали их, помогали записывать детей в школу, направляли их в церкви в других городах, молились за них и даже крестили их. И хотя у большинства церквей нет таких ресурсов, как у органов власти и международных гуманитарных организаций, они составляют целую сеть из церквей разных деноминаций в разных городах и странах, подобную сети железных дорог. В таком виде они могут реагировать незамедлительно и менять свои услуги легко и эффективно, не сдерживаемые бюрократическими преградами, как в случае с правительственными организациями.
У многих польских церквей небольшое количество членов, у некоторых не больше одного служителя, получающего зарплату. Например, в церкви «Божий Свет» в Люблине только 30 членов, в основном из числа студентов и выпускников колледжей. Когда я была у них, они как раз разместили около 60 беженцев в четырех разных местах.
Как церковь, в которой только 30 членов, может принять вдвое больше людей? 22-летний Ян Лукашик улыбается и сгибает руку, как бы демонстрируя мускулы: «У нас очень сильная вера в Бога». Лукашик и украинка Аня поженились в январе. С 24 февраля на телефон Ани непрерывно приходят сообщения от украинских беженцев. Она оставила свою работу детского психиатра, чтобы заниматься ими на постоянной основе. В тот день, когда я встречалась с Лукашиками в одном из церковных приютов, каждые несколько минут на телефон Ани приходили сообщения. «Путин отобрал у меня жену», – полушутя говорит Ян.
фотография Джоэла Кэриллета для Christianity TodayЦерковь «Божий свет» ежедневно проводит молитвенные встречи в своих четырех приютах, расположенных в комнатах офисных зданий и в одной квартире. Когда только есть возможность, добровольцы делятся Евангелием и молятся за нужды переселенцев. Аня говорит, что поначалу она переживала, что люди будут негодовать на Бога и спрашивать, почему Он допустил такие ужасные вещи. Но никто этого не сделал, как никто не отвергал предложения помолиться.
«Во времена смерти и страданий, – говорит она, – Бог является единственной надеждой. Мы видим все это зло вокруг нас, но мы также видим Бога в людях, которые не являются, ни богатыми, ни знатными, но все равно делают все от них зависящее, чтобы поделиться Божьей любовью с другими».
По всей Польше церкви выросли вдвое. «Теперь все верующие, – говорит Андрей Кохтюк, пастор из города Зомбки, находящегося к северо-востоку от Варшавы. – Все взывают к Богу. Поля готовы к жатве и сеянию».
Некоторые думают, что Бог использует украинских беженцев, чтобы благословить поляков. Менее 0,1 процента населения Польши считают себя евангельскими христианами, и хотя большинство говорят, что они являются римо-католиками, меньше половины опрошенных регулярно посещают мессу, а многие считают католицизм просто частью польской культуры.
В то же время, после распада Советского Союза в 1990-х годах Украина стала инкубатором евангельских мегацерквей, семинарий, христианских благотворительных организаций и всевозможных миссий. В то время как многие европейские страны секуляризировались, украинские церкви посылали тысячи миссионеров в Россию, Центральную Азию и Европу. Теперь многие их этих евангельских христиан попали в число беженцев, покидающих Украину. «Мы стали вынужденными миссионерами по всей Европе», – сказал Кохтюк.
Йонаш Скжипковски, отец которого является пастором баптистской церкви в Хелме, находящемся в 25 км на запад от польско-украинской границы, говорит, что он был поражен верой беженцев. Он познакомился с пожилой парой, которым уже далеко за 60. Они выехали в Польшу из Ирпеня с двумя внучками. Они только что купили дом, потратив на него все свои сбережения, но в ходе российского артиллерийского обстрела этот дом был разрушен до основания. Они не знали, куда им идти. Скжипковски говорит, что они ему сказали: «"Бог знает нашу дорогу". Они все время повторяли: "Слава Богу, слава Богу!" Они не обижались и не обвиняли Бога. Представляете?»
Хелмская баптистская церковь первой открыла приют в своем регионе. В первый же день туда пришли 20 человек. Во второй 120. В третий день и потом многие недели к ним каждый день приходило по 200 человек. Поначалу церковь, состоящая из 80 членов, была озадачена. Им еле-еле хватало средств оплачивать церковные счета. Как тут дополнительно к этому обслуживать сотни беженцев?
«Поэтому мы совершили прыжок веры», – сказал Скжипковски. Со своей кредитной карты он оплатил покупку новых матрасов. Небольшая церковь с помощью местных ресторанов и соседей обеспечивает ежедневно горячее питание для 350 человек. Благодаря пожертвованиям церковь отправила в Украину 5 грузовиков с продуктами питания и предметами первой необходимости, в каждом из которых было товаров на $40000. При этом ежегодный бюджет церкви составляет $50000.
фотография Джоэла Кэриллета для Christianity Today«Бог полностью нас изменил, – сказал Генрик, отец Йонаша и пастор церкви. – Мы очнулись от нашей комфортной жизни. Теперь мы действительно поняли, что значит быть телом Христовым».
В день, когда я встретилась с Йонашем, он выглядел измотанным. Он со вздохом опустился на ступени перед кафедрой. Так он просидел некоторое время. Но он также выглядел обнадеженным. «Мы молимся, чтобы Бог использовал людей из Украины, – сказал он, – точно так же, как в свое время Он использовал еврейскую диаспору из Иерусалима, чтобы распространять здесь Евангелие».
Украинцы сказали мне, что они ошеломлены и ободрены всей той поддержкой и сочувствием, которое им оказывают другие страны. Когда Руслан и Максим Малюты приехали в Польшу, чтобы познакомить меня с церквами и организациями, оказывающими помощь украинцам, они с удивлением оглядывались по сторонам. Куда бы они ни пошли в Варшавском аэропорту им. Шопена, они всюду видели людей, поддерживающих Украину, желто-голубые флаги Украины, указатели и плакаты, предлагающие помощь украинцам, а также социальных работников в ярких жилетах, разговаривающих на украинском языке. Даже у бортпроводников польского самолета, на котором они прилетели сюда, на груди были значки с украинским флагом. «Мне кажется, будто я дома», – сказал в замешательстве Руслан.
Кроме того, что Руслан работает в организации под названием OneHope (Одна надежда), занимающейся повышением библейской грамотности, он еще и возглавляет специальную рабочую группу Всемирного Евангелического Альянса (ВЕА) по Украине. На данный момент ВЕА финансово поддерживает около 20 деноминаций и объединений церквей евангельской направленности в Украине, Польше, Словакии, Молдове, Румынии и Венгрии, с которыми у Руслана есть контакты. Руслан знает, что выполнять эту работу было бы намного труднее или даже невозможно, если бы он находился в Украине, занимаясь вопросами выживания своей собственной семьи.
Когда мы с ним встретились в марте в Польше, он официально представлял там ВЕА. Но у них с Максимом были и личные цели. Они хотели как-то избавиться от чувства беспомощности и расстояния. «Все украинцы, находящиеся за пределами Украины, испытывают вину выжившего, – сказал мне Максим. – Ты понимаешь, что весь твой народ страдает, а ты не там».
На протяжении всей поездки я наблюдала, как он постоянно просматривал каналы в Telegram и читал о разбомбленной больнице и школе в Мариуполе, о человеке, который пережил Холокост, но сейчас был убит в Харькове. Он в оцепенении впитывал всю эту информацию. Логически он понимал, что война – это беда, но реальность настигла его в полной мере только тогда, когда он зашел на склад, на котором хранились товары, предназначенные для горячих точек в Украине.
Там волонтеры в желтых жилетах с надписью «Молись за Украину» паковали медицинские товары и аптечки первой помощи для украинских солдат на передовой. Они автопогрузчиком грузили поддоны с тушенкой, растительным маслом, гречкой, мукой, сахаром и подгузниками в грузовые микроавтобусы. Практически все волонтеры были украинцы, многие – беженцы. В этот самый момент Максим осознал масштабы войны: все эти продукты предназначались для реальных людей. Его сограждан.
Когда разразилась война, Украинская пятидесятническая церковь в Варшаве, состоящая из иммигрантов из Украины, получила столько пожертвований от местного населения и других церквей в Европе, что коробки и короба просто вываливались из помещения, арендованного ними для богослужений. И уже до того, как был отправлен первый грузовик в Украину, старший пастор Александр Демьяненко знал, что им нужно арендовать настоящий склад.
Этот склад теперь превратился в шумный центр для украинцев со всего мира. Беженцы, миссионеры, руководители христианских организаций и волонтеры из Украины, Северной Америки, Эстонии, Нидерландов, Испании, некогда разбросанные по всему миру, собираются в этом варшавском здании, притягиваемые общей идентичностью, верой и миссией.
Первые несколько дней войны молитвы Демьяненко состояли, в основном, из плача. Он плакал три дня под тяжестью смертей, страдания и безнадежности. Он отменил регулярные церковные собрания и призвал свою общину к молитве. Нужно было готовиться к действию.
С 24 февраля телефоны членов церкви разрываются от звонков и сообщений от украинских церквей с просьбами о помощи. «Мне в туалет некогда сходить», – сказал мне один из дьяконов. По его оценке, за месяц он получил более 5000 сообщений.
фотография Джоэла Кэриллета для Christianity TodayЦерковь быстро разработала эффективную систему управления складом. Они создали координационную группу. Они завели быстро меняющийся список ожидания с запросами от лидеров церквей на предметы первой необходимости и эвакуацию. Они подсчитали стоимость товаров, помещающихся в один грузовик, и снизили ее путем прямых закупок у производителей. Они также стали запрашивать пожертвования, как в денежной, так и в натуральной форме от церквей в Европе и Северной Америке. Эти церкви также обеспечивают транспортировку эвакуируемых людей и предлагают проживание в приютах для беженцев. Большинство дней с утра до ночи Демьяненко проводит на складе, где он встречается с руководителями церквей и координирует маршруты доставки.
«Я никогда не видел ничего подобного, – сказал он. – Раньше каждый сам боролся за хлеб. А теперь все борются, чтобы давать хлеб другим». Он утверждает, что это «удивительно и сверхъестественно. Это Бог». Он расплывается в широкой улыбке. «И это только начало. После этого мы будем другими. Мы изменимся, – он похлопал себя по сердцу, – здесь».
Демьяненко уверен, что Бог позвал его в Польшу, когда кризис еще не наступил. «Я не хотел переезжать в Польшу», – вспоминает он. Ему было хорошо в Украине. У него был дом, служение, трое детей и жена, которая тоже не хотела в Польшу. «Но Бог сказал мне: "Сейчас ты не поймешь, но поймешь в свое время". Все что я знал, это то, что мы должны к чему-то готовиться».
Это было около пяти лет назад. Демьяненко основал в Варшаве церковь, затем основал еще 17 церквей по всей Польше. И когда началась война, эта сеть церквей, по словам Демьяненко, «сразу включилась в работу».
Но он совершенно четко заявил, что первоначальная миссия церкви не изменилась: «Мы будем следовать за Иисусом Христом. Мы будем распространять Евангелие, пока не вернется Христос. Мы будем исполнять Божью волю. Мы будем любить своих врагов – даже россиян».
Ежедневные напоминания о войне высасывают жизнерадостную энергию из склада. В тот день, когда мы встретились с Демьяненко, он получил сообщения, что российские войска предположительно обстреляли микроавтобусы с их склада возле Бородянки, к северо-западу от Киева. Он сказал мне, что один водитель был убит, а другой ранен, но умер позже в больнице. Волонтер-беженец, работающий на складе, недавно получил известия от своих родственников из Мариуполя. Его племянник пошел за детским питанием и попал, очевидно, под обстрел российской артиллерии. Его семья собрала части его тела и похоронила их у себя во дворе.
Подобные истории и беспощадные заголовки новостей соответствовали и тому, что переживали Малюты, когда им в конце апреля позвонил один родственник. Он сообщил, что Аня, двоюродная сестра жены Руслана, погибла в Мариуполе, предположительно, под завалами здания. Ее двое детей тоже погибли, по сообщениям, застреленные российскими солдатами.
Когда люди спорят о плюсах и минусах бесполетной зоны или западных санкций, Руслан только качает головой: «Я так далек от теоретических споров».
Когда он проходил мимо небоскребов и огромных торговых центров Варшавы, Руслан вспоминал то, что потеряла его страна: «Через несколько лет так могло бы быть и в Украине».
Руслан долго стоял на балконе второго этажа центрального железнодорожного вокзала Варшавы и смотрел вниз, на массы измотанных беженцев. Раньше вокзал пробуждал ожидание приключений и отдыха. «Но сейчас здесь чувствуется тревога, – сказал Руслан. – Никто из этих людей не приехал сюда по своей воле».
У них множество критических и долгосрочных потребностей, и некоторые опасаются социального недовольства в Польше, поскольку в страну приехало почти три миллиона беженцев, и это тяжело.
«Я не слишком большой оптимист», – говорит епископ Марек Камински, возглавляющий Пятидесятническую церковь Польши, деноминацию, состоящую из 275 поместных церквей.
Камински решительно высказывался относительно поддержки беженцев в 2015 году во время миграционного кризиса, когда Польша, вместе с Венгрией закрыла свои двери перед беженцами из Африки и Ближнего Востока. Опросы общественного мнения тогда показали, что около трех четвертей поляков были против приема беженцев. Сегодня они реагируют совершенно по-другому в отношении украинцев, культура, язык и прошлое которых подобны культуре, языку и прошлому поляков. Сейчас простые люди и руководство Польши «движимы эмоциями», указывает Камински, но что будет, когда эти положительные эмоции иссякнут?
«Как на личном уровне, так и на уровне общества мы хотим любить наших гостей, но наша жизнь изменилась настолько, что нам это не по нраву». Однако Евангелие призывает христиан к другой жизни, говорит он.
В январе Камински во время проповеди призвал свою церковь стать «апостольской церковью». Он призывает польские церкви молиться о глобальном: «Пришло время перестать думать только о себе. Пришло время посмотреть и на других людей». Тогда он не понимал, что это было своего рода пророческий призыв. Он добавил: «Теперь, два месяца спустя, все молятся об Украине. Два месяца спустя между странами завязываются миллионы отношений. … Мы стали апостольской церковью. И это наша апостольская миссия».
В Варшаве у Юлии Саченко тоже есть миссия, и ее жизнь тоже изменилась в нежелательную для нее сторону. С практической точки зрения, она сейчас мать-одиночка, беженка, проводящая кампании по повышению осведомленности и предотвращению торговли людьми в среде украинских беженцев. Иногда, среди бела дня, Саченко удивляется всей абсурдности ситуации. Может, это сон? Я правда в Варшаве, без мужа, потому что в моей стране война, и люди умирают и попадают в ловушки торговцев людьми?
Временами Саченко хочется просто долго поспать: «Но мы понимаем, что не можем сейчас отдыхать. Это не то время, когда мы можем отдыхать». Она уверена, что у ее коллег есть специфические навыки, знания и опыт, которые нужны Европе прямо сейчас. Если персонал A21 станет отдыхать, помощь и избавление, конечно же, придут откуда-то еще, «но что будет с нами», говорит она, ссылаясь на Есфирь 4:14. «Бог подготовил нас для такого времени, и что будет, если мы ничего не сделаем? Я бы не хотела оказаться в таком положении».
Однажды вечером, после прочтения новостей о массовом насилии в районах вокруг Киева, Саченко сказала своему мужу, насколько она этим ошеломлена. Муж напомнил ей 24 главу Евангелия от Матфея, где Иисус сказал своим ученикам, чтобы они не ужасались войнами и военными слухами. «Мы слишком привыкли к комфортному христианству», – сказал он ей. Происходящее ужасно, но он сказал, что еще больше хочет служить и любить тех, кто еще жив.
«И я подумала, а ведь он прав. Он прав!» – сказала Саченко.
фотография Джоэла Кэриллета для Christianity TodayДля Руслана и Максима жизнь в эпоху после 24 февраля тоже изменилась. Максим перестал с одержимостью читать новости. Сейчас он пытается найти новую нормальность – ежедневно гуляет и выполняет домашние задания. Он принимает участие в жизни друзей, оставшихся в Украине, не только обмениваясь информацией и новостями, как он делал раньше, но и реально выслушивая их, когда они рассказывают о том, что происходит в их жизни.
В свой последний день в Польше Малюты забирали от границы только что приехавшего из Украины двоюродного брата Максима. Руслан пытался помочь семье своего брата выехать из Украины, но его племянник, которому через две недели исполнялось 18 лет, не мог больше ждать, поскольку с 18 лет для него вступал в силу запрет на выезд из страны. Теперь он живет с Максимом в одной комнате в Швейцарии.
Во время ужина, когда Максим и его двоюродный брат оживленно разговаривали, хихикали и шутили, я подумала, что Максим, в сущности, еще молодой, 18-летний студент. Было легко позабыть, насколько он еще молод, поскольку война лишила его этого присущего молодежи оптимизма, когда тебе кажется, что весь мир лежит у твоих ног. До 24 февраля у него была стабильная жизнь. У него была семья и дом, учеба и работа, друзья и планы на лето, мечты о карьере. «Но теперь я не знаю, что будет завтра», – говорит он. В августе его семья должна покинуть швейцарское шале. Куда им податься?
Несмотря на вину выжившего, горе и страх, Максим и Руслан уверены, что они здесь не напрасно. Руслан говорит, что он получает ободрение, когда видит, что христиане в Украине делают то, что должна делать церковь в стране, в которой идет война. И он ободрен тем, что у него тоже есть своя роль: «Мы там, где нас хочет видеть Бог. Это напоминает нам, что у Него все под контролем. … Он решает, где каждый должен находиться, и мы должны только сказать «да». Это небольшая доля того, что Бог делает через церковь, но я чувствую благословение, что мы с Максимом можем прийти другим на помощь».
Возможно поэтому на складе в Варшаве, несмотря на явное присутствие войны, другое присутствие тоже ощутимо, и это присутствие надежды и ожидания, и даже радости. В мой последний вечер там, когда мы ели пиццу из «Домино» и неаполитанское мороженое, Демьяненко подбадривал своих волонтеров и призывал их стоять в вере: «Святой Дух делает нас все больше похожими на Иисуса Христа. И когда мы похожи на Иисуса, мы можем показывать другим путь к Нему. Мы не понимаем всего, но мы продолжаем верить Иисусу».
Один из волонтеров громко сказал: «Бог благ!»
И группа отозвалась: «Всегда!»
«Бог благ!»
«Всегда!»
София Ли является штатным международным корреспондентом Christianity Today.
