В своем скандальном руководстве по знакомству с женщинами в Древнем Риме, опубликованном во 2 году н.э., поэт-элегик Овидий в качестве отличного места для поиска своей любви рекомендовал гладиаторские бои. Овидий утверждает, что есть что-то особенное в наблюдении за тем, как люди сражаются насмерть.
В таком обыденном принятии Овидием насилия как источника развлечения респектабельной публики не было ничего нового. Напротив, это было скорее нормой в дохристианской античности. Например, немногим более чем за 400 лет до Овидия анонимный автор «Конституции афинян» жаловался на то, что он считал одним из величайших социальных недугов Афин – он возмущался, что на улицах Афин человеку было не понятно, кого из прохожих можно бить. Рабам, думал он, нужна какая-то такая одежда, чтобы вы знали, что их можно ударить.
Можно было бы продолжить, но суть вы поняли – жизнь в античном мире определялась повсеместным принятием насилия. Правда, некоторые древние оплакивали этот факт, но они не ждали, что это когда-нибудь изменится.
Так почему же сегодня мы не таковы? В двух словах ответ звучит так: 2000 лет христианства. Изменения, которые внесло христианство, внедрив сострадание и милосердие в этот по умолчанию жестокий мир, являются настолько целостными, что современным американским христианам это трудно понять. Мы воспринимаем наши нормы в отношении насилия как нечто само собой разумеющееся, но это не совсем так. Они сугубо христианские, и поэтому их стоит беречь.
Разница между христианской и языческой мыслью наиболее отчетливо видна в отношении к гражданскому населению на войне, и одним из лучших источников для понимания этого контраста является не кто иной, как Юлий Цезарь. В 50-х годах до нашей эры Цезарь был главным римским полководцем. Воевал он в Галлии. Его официальной целью было подчинение этих земель для полного и безопасного поглощения Римом.
Но Цезарь при этом чувствовал, что его карьера находится в застое, и ему нужна была поддержка со стороны римской общественности. Что должен был сделать человек, оказавшийся в таком затруднительном положении, до наступления эпохи социальных сетей? Здесь хотелось бы заметить, что TikTok вовсе не является необходимым инструментом для документирования злодеяний – Цезарь писал о своих военных победах с жестокими и наглядными подробностями, вошедшими в работу, опубликованную частями в Риме, которая впоследствии стала известной как «Галльская война».
Если вы когда-нибудь задавались вопросом, что хорошего сделало христианство для нашего жестокого, раздираемого войнами мира, то текст Цезаря, вполне соответствующий другим военным сочинениям, сохранившимся со времен греко-римского Средиземноморья, дает на это довольно четкий ответ.
В одном поразительном эпизоде армия Цезаря сталкивается с большой группой германских беженцев, изгнанных из своих домов другим племенем. Из описания Цезаря очевидно, что это не солдаты, а безоружные семьи. К удивлению толпы, Цезарь отдает приказ о полномасштабной военной атаке.
И вот начинается резня – солдаты Цезаря преследуют беззащитных мужчин, женщин и детей, которые бегут до ближайшей реки, где некоторые из них прыгают в воду в тщетной попытке спастись. Цезарь хвастается, что в этой «битве» среди римлян не было ни одного убитого, хотя численность противника составляла 430 000 человек. Цезарь не называет точное число жертв, но современные археологические находки на этом месте подтверждают суть его сообщения – здесь погибло 150 000 мирных жителей.
Это число меньше, но даже оно намного превышает планку в 5000 уничтоженных врагов, которую Рим считал наименьшим показателем, при котором полководец мог претендовать на триумф – высшую военную честь, доступную римлянину. Другими словами, та резня не имела никакого военного оправдания даже по законам того времени. Это была бессмысленная жестокость, результат полного обесценивания жизни не-римлян, и это был лишь один из нескольких подобных эпизодов, которые, по мнению Цезаря, могли стать хорошим пиаром.
Когда мы читаем подобные истории, то мы с готовностью называем их геноцидом. Но ученые, в том числе Майкл Куликовски и Тристан Тейлор, утверждают, что никто из первоначальной аудитории Цезаря и глазом не моргнул, читая эти описания насилия. Напротив, он стал еще более популярным среди населения Рима. Другими словами, ужас, который охватывает нас при чтении текста Цезаря, это явно наш ужас – продукт 2000-летнего христианского учения о безусловной ценности человеческой жизни.
Христианство предложило радикальную и беспрецедентную альтернативу Цезарю и тогдашнему миру. Даже понятия справедливой войны, какими бы проблематичными они ни были, коренятся в совсем ином образе мышления, чем тот, который предлагался дохристианским мировоззрением. Вместо того чтобы позволять империям жестоко обращаться с людьми по своему усмотрению, теория справедливой войны предписывает стандарты, которым должна соответствовать война, чтобы считаться оправданной. И даже наше недовольство этой традицией само по себе является примером христианизации нашего мышления.
Центральное место в этом изменении занимает революционный акцент христианства на образе Божием (Быт. 1:27). Хотя эта идея была важна и в раннем иудаизме, именно благодаря принятию этой концепции христианством и быстрому его распространению по Средиземноморью она стала широко известна. Христиане утверждали, что все люди бесценны в глазах Бога. Но в языческом мировоззрении, в рамках которого действовал Цезарь, ценность жизни зависела от ряда субъективных факторов, в том числе от мнения полководца, проводящего атакующие действия.
Действительно, как и в «Конституции афинян», люди в римском мире попадали в одну из двух категорий: те, кому нельзя было причинить вред без последствий, и те, кому можно было причинить вред, в общем-то, по желанию. Римские граждане, особенно мужчины и особенно аристократы, попадали в первую категорию. Во вторую категорию попадали не-граждане, особенно рабы.
Именно поэтому, например, Павел неоднократно подчеркивал свое римское гражданство во время своего служения (например, Деяния 16:38) – это ставило его в привилегированное положение, и он использовал это во благо Евангелия. Но в целом первые христиане считали такие различия недействительными. Бог любит каждого носителя Его образа – мужчин и женщин, рабов и свободных, римских гражданин и прочих (Гал. 3:28). Именно в силу этого разного мировоззрения такие разные новообращенные, как знатная женщина и ее рабыня, могли умереть вместе, как мученики за свою веру.
Даже в странах, которые все более становятся постхристианскими, христианская позиция в отношении ценности человеческой жизни по-прежнему формирует наши взгляды на войну. Это стало источником нашего ужаса по поводу насилия в отношении гражданского населения и основой официальных инструментов защиты жизни гражданского населения, таких как Женевская конвенция. Именно христианство стало причиной того, что мы испытываем возмущение, смешанное с печалью и ужасом, когда видим преднамеренные и жестокие нападения на гражданское население, как в случае Цезаря, когда он воевал против беззащитных галлов, так и в случае убийств и сексуального насилия со стороны Хамаса против израильских граждан в октябре и ракетных ударов Путина по украинскому гражданскому населению, продолжающихся последние два года.
История показывает, что христиане никогда полностью не жили в соответствии с исповедуемой ими верой в образ Божий. Камнем преткновения для моей матери-еврейки, например, стало то, что некоторые люди, называющие себя христианами, способствовали Холокосту: на ее родине, в Украине, христиане иногда сдавали своих соседей-евреев нацистам. Мы можем также упомянуть крестовые походы и многие другие проявления жестокости. В истории Церкви много крови.
Но история также показывает, насколько ужасным был бы мир, лишенный моральных принципов, называющих зло злом, понятия образа Божьего и остальных аспектов христианского мировоззрения. Она показывает ужас мира, управляемого Цезарем, а не Христом.
Надя Уильямс – автор книги «Христиане и культура в ранней церкви» (Zondervan Academic, 2023) и готовящейся к выходу книги «Матери, дети и политика тела: древнее христианство и восстановление человеческого достоинства» (IVP Academic, 2024).
