Примечание редактора: с начала российского вторжения в Украину в феврале 2022 года Тарас Дятлик, украинский евангельский христианин и деятель теологического просвещения, делился своими ежедневными размышлениями в группе WhatsApp. Ниже мы приводим две недавние записи из его дневника за июнь (с некоторыми редакторскими правками).
Я еду в поезде Харьков-Ужгород, в старом вагоне с обшарпанными стенами и выцветшими шторами в одном купе с военным, который возвращается домой в короткий, но такой желанный отпуск. Его жена и дети нашли временный приют на земле, пропитанной болью и страхом.
Вчера этот военный купил своей дочери маленького щенка. Теперь он как ребенок играет с ним, обнимает его и целует, как будто нашел лучик света в этом крошечном существе. Через несколько дней он вернется в ад войны, и щенок будет напоминать его дочери об отцовской любви.
Военному около 30 лет, у него обветренное, загорелое лицо. На руках и ногах у него шрамы, а возле глаз – глубокие морщины. У него нервный и тревожный сон, почти как у всех вернувшихся с фронта.
Иногда он засыпает глубоким сном и начинает громко храпеть, словно пытаясь заглушить воспоминания о взрывах и криках боли. А если он во сне не храпит, то отдает приказы, как если бы он снова оказался в бою.
На какой-то станции, когда на мгновение утих стук колес и скрип изношенного вагона, из соседнего купе выскочила элегантная женщина среднего роста в синем спортивном костюме. Ей около 35 лет, и когда-то она, должно быть, сводила мужчин с ума своей красотой. Но теперь ее лицо осунулось, а под глазами появились глубокие тени.
Она врывается в наше купе и кричит мне: «Скажите ему, чтобы он перестал храпеть! Прямо сейчас! Чего вы на меня смотрите?»
Я отрываю взгляд от ноутбука и спокойно отвечаю: «Говорите тише. Пожалуйста, не кричите. Не разбудите его».
Явно недовольная моим ответом, она уходит в свое купе.
Проходит полчаса. Военный просыпается, идет в тамбур покурить и берет с собой щенка.
Я снова слышу, как женщина выходит из своего купе. Я выхожу к ней в коридор, смотрю на ее красивое, но усталое и все еще раздраженное лицо и говорю то, что крутилось у меня в голове все это время: «Нельзя будить военного, который едет домой в короткий отпуск из этого ада, даже если он храпит как медведь. Пусть он поспит, ведь здесь ему не мешают взрывы и крики».
Женщина кричит: «Я не могу отдыхать, когда он храпит! У меня тоже есть свой личный фронт…». Но затем ее голос ломается, и она начинает дрожать.
Я отвечаю мягко, потому что чувствую, что ее реакция тоже является следствием боли и трагедии: «Но мы же не под пулями здесь».
Женщина замирает, ее глаза наполняются слезами, и она вот-вот заплачет. Она смотрит в окно и прикусывает губу.
Через некоторое время военный возвращается из тамбура с легкой улыбкой на измученном лице. Женщина умоляюще смотрит на меня, как бы прося не рассказывать ему о нашем разговоре. Она подходит к нему и что-то говорит о щенке, берет щенка за лапы, нежно целует их и гладит щенка.
Военный заходит в наше купе, потихоньку закрывает дверь и снова ложится отдохнуть.
Женщина поворачивается ко мне, в ее глазах видна тоска и боль. Она шепчет едва слышно: «Простите меня. Моего мужа убили зимой. Я так скучаю по его храпу по ночам! Я еду к матери, потому что больше не могу жить одна».
В ее словах боль всей страны, боль каждого разбитого женского сердца. Старый поезд грохочет и везет нас, погруженных в свои мысли, воспоминания и надежды, а я молча молюсь.
За тех, кто на передовой, как этот военный.
За эту женщину и ее невосполнимую потерю.
За возможность снова жить и любить без войны, которая пришла на нашу землю сеять смерть и разрушение.
Я молюсь за справедливый мир в Украине.
За исцеление душевных ран военных, мирных жителей и волонтеров, всех тех, кто пережил эту глубокую травму.
За преодоление пропасти между нами.
За единство в многообразии.
А поезд все мчится вперед, даря нам драгоценные минуты отдыха и человечности среди хаоса войны.
…
[Неделю спустя]
Сегодня, когда я проснулся, мое сердце снова было не на месте. Обстрелы, смерти и пропаганда не умолкают день и ночь. Я устал рассказывать о наших ежедневных кошмарах в этом своем военном дневнике.
Эта ужасная российская война, кажется, высасывает из нас саму жизнь. Каждый день мы наблюдаем океан человеческих страданий, реки слез и горы разрушенных жизней. И где-то в душе закрадывается предательская мысль: Боже, где ты? Почему ты молчишь? Тебе действительно все равно?
Я вспоминаю, как Иисус воскликнул на кресте: «Боже мой! Боже мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Марка 15:34).
Теперь я понимаю Его боль, хотя, может быть, и всего на 0,000001 процента. Но я хочу верить, как Иов, что мой Спаситель жив и что в последний день Он поднимет нас из праха (Иов 19:25–26). Я цепляюсь за эту надежду, как утопающий за спасательный круг.
А потом эта черная ненависть, которая подступает к моему горлу, как желчь. После каждого обстрела, после каждой новости о зверствах россиян мое сердце наполняется жаждой мести. О, как я их ненавижу! Мне хочется кричать, как псалмопевец: «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень» (Пс. 136:9).
И тогда тихий, негромкий голос шепчет: «А Я говорю вам: любите врагов ваших» (Мф. 5:44).
Как это возможно, Господь? Как нам любить мучителей и убийц?
Но я знаю, что если я позволю ненависти овладеть моим сердцем, я стану таким, как они, и тогда зло победит. Любовь к врагам – мой Гефсиманский сад, моя кровавая битва. Это единственный способ остаться человеком.
Это бесконечное утомление, эта духовная пустыня – мой «добровольный марафон» с крестом. Я падаю под тяжестью чужой боли, и конца этому не видно. Хватит ли мне сил? Сломлюсь ли я, как Петр, который обещал следовать за Иисусом до конца, но отрекся от него еще до того, как пропел петух?
Господь, я молюсь, как Павел, чтобы Твоей благодати было достаточно для меня, чтобы Твоя сила была совершенной в моей немощи (2 Кор. 12:9).
И тут же возникают такие мысли: я не такой, как другие! Я так много делаю. Я многим жертвую в обычной жизни и служении!
И тогда я останавливаю себя: неужели ты думаешь, что твоя праведность больше праведности книжников и фарисеев? (Мф. 5:20).
Все мои добрые дела – лишь запятнанная одежда пред святостью Божьей (Ис. 64:6). Все, что у меня есть, это незаслуженный дар от Него. Итак, долой гордость, Тарас. Служение – это привилегия, а не заслуга.
И как часто я осуждаю своих братьев по вере – как в Украине, так и на Западе! Но кто я такой, чтобы судить чужого слугу? (Рим. 14:4). У каждого из нас своя Голгофа. Моя задача – нести свой личный крест и подставлять плечо тем, кто падает под своим бременем, как это сделал Симон Киринеянин на Виа-Долороза.
Но самое страшное, когда ты понимаешь, что в вихре своего служения ты забыл главное: свои отношения со Странником с дороги в Эммаус. Молитвы превратились в сухие краткие отчеты с цифрами и просьбами. Слово Божье превратилось в нечасто открываемую книгу, в которой так много болезненных вопросов.
Я много работаю, но не стал ли я современной Марфой, которая заботится о многом, но забывает «одно» самое необходимое – пребывать у ног Иисуса и не вспоминать при этом о должностных инструкциях (Лк. 10:41–42)?
Прости меня, Господи! Без тебя я ничто. Источник моей жизни в тебе.
Каким невыносимо болезненным иногда бывает это противоречие: я люблю свою страну до глубины души, каждый клочок земли. Но в то же время я знаю, что моя истинная отчизна – на небесах, откуда я жду Спасителя (Флп. 3:20). Что значат границы земных государств в контексте вечности? «Нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3:11).
И даже если тело мое отдадут на сожжение за Украину, а я при этом не имею любви Христовой, я ничто (1 Кор. 13:3). Иногда, посреди ада войны, мне хочется уйти в сладкое забвение – не думать, не вспоминать, жить одним днем.
Но затем Твой Дух напоминает мне: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его» (Мф. 6:33).
Для чего наша жизнь? Пар, который появляется на мгновение и исчезает (Иакова 4:14). Каждый день может стать шагом к вечности, где Бог отрет каждую слезу с наших глаз, и смерти больше не будет. Не будет больше ни плача, ни вопля, ни болезни (Откр. 21:4).
Хотя весь мир и политики кричат нам, как в названии фильма: «Не смотри вверх! Не смотри вверх!», мы должны смотреть именно вверх.
И как часто нам приходится вырывать радость из зубов отчаяния – бороться за надежду в битве с безнадежностью. Так легко сдаться. Но разве Царство Божье не принадлежит детям (Мф. 19:14), как тем мальчику и девочке, которые улыбались мне из-под обломков разрушенного дома? Откуда у них такая неистовая сила духа?
Я тоже должен сиять для раздираемого войной мира. Пусть они увидят радость Мою и прославят Отца Моего Небесного (Мф. 5:16).
Узок путь, и тесны врата, ведущие в жизнь (Мф. 7:14). Каждый шаг нашей жизни и служения в Украине – это битва. Враг находится вовне, но еще сильнее внутренние демоны, которые кричат: «Тарас, не смотри вверх!»
Любой выбор – это риск. Обещал ли нам Христос безоблачную жизнь? Нет! Но Он сказал, что в Нем мы можем иметь мир: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь; Я победил мир» (Иоанна 16:33). Господи, как так может быть?
И все же я предпочитаю верить, несмотря на…
Служить, несмотря на…
Сеять семена добра на своей опаленной ненавистью земле, несмотря на…
Быть светом в этой гнетущей, почти физической тьме, несмотря на…
Потому что я знаю, что однажды не будет ни тени, ни следа войны, только свет, только мир, только любовь.
Однажды.
Мир вам и берегите своих детей от войны.
Тарас Дятлик координирует центры для беженцев при семинариях в Украине и работает консультантом по теологическому просвещению в Scholar Leaders и Mesa Global в Восточной Европе и Центральной Азии. Нажмите здесь, чтобы присоединиться к его группе в WhatsApp.
